Егор Says:
Март 19th, 2010, 14:27
Небольшое село, затерянное в Брянско-Жиздринском полесье. Выстывшая хата-пятистенка. Посреди комнаты – гроб на двух табуретках. Рядом – пришедшие “читать” и плакать соседки. В гробу – парень лет тридцати, кормилец молодой семьи. Как обычно – самогон, сугроб, пневмония, три дня в жару и бреду и – домой.
Между юбками баб-плакальщиц протискивается мурзатый, тощий мальчонка лет трех. На секунду замирает перед гробом, а потом внезапно, быстро и решительно вцепляется ручонками в засаленные лацканы единственного папиного пиджака. Ребенок не по детски крепко треплет покойника, плачет и орет: “Встава-а-а, втава-а-а, сука, нехуй спа-а-ать, иди воруй, я есть хочу”…
[Ответить]
Март 19th, 2010, 14:27
Небольшое село, затерянное в Брянско-Жиздринском полесье. Выстывшая хата-пятистенка. Посреди комнаты – гроб на двух табуретках. Рядом – пришедшие “читать” и плакать соседки. В гробу – парень лет тридцати, кормилец молодой семьи. Как обычно – самогон, сугроб, пневмония, три дня в жару и бреду и – домой.
Между юбками баб-плакальщиц протискивается мурзатый, тощий мальчонка лет трех. На секунду замирает перед гробом, а потом внезапно, быстро и решительно вцепляется ручонками в засаленные лацканы единственного папиного пиджака. Ребенок не по детски крепко треплет покойника, плачет и орет: “Встава-а-а, втава-а-а, сука, нехуй спа-а-ать, иди воруй, я есть хочу”…
[Ответить]