Приштина, Косово, август 1999года.
В городе, да и во всем крае, полный хаос. Сербы только что ушли, власти нет. Ничего нет. Это сложно представить, но попробуйте.
Итак, пробуем: канализация работает, вода из крана льется, но насосные станции пусты. Обслуживающие их сербские специалисты просто ушли вместе с отступившей сербской армией. И им на смену никто не пришел. А потому что некому. Нет подготовленного персонала.
Электричество есть, но на электростанции нет персонала. Там есть только несколько низкорослых гуркхов, которые служат в британской армии. Эти гуркхи смотрят своими немного узкими глазами на приборы и ничего не понимают. А электростанция работает. (Проработала так она всего ничего, а потом взорвалась, чего и следовало ожидать. С тех пор в Косово постоянные перебои с электричеством).
Ну, и так далее. Во всех учреждениях люди просто встали и ушли, оставив мебель, документы, телефоны. Я испытывал очень странное ощущение, когда заходил в такие места. Ощущение чего-то нереального.
Одними из первых в Приштину перебросили американцев, немцев, нас и... фиджийцев. Причем американцев нагнали немеряно, несколько сотен, как и немцев, впрочем.
Моя станция базировалась в здании сербской полиции. Мне дали рацию, ключи от машины, напарника фиджийца и сказали: ты теперь новый шериф, следи за порядком. И мы поехали.
В городе пожары, на улицах люди, вооруженные автоматами. Сначала мы с фиджийцем отнимали у них автоматы, но потом до нас дошло, что их некуда девать. Вы понимаете, что я говорю? Нет тюрем, нет комнат для хранения доказательств, нет ничего... Когда мы привезли на станцию первые 12 отнятых у ликующих албанцев калашниковых, их просто грудой сложили в единственной не разбитой комнате. Комнате без двери и окон, их выбило ударной волной во время бомбежки.
И мы просто стали ездить по городу, демонстрируя ООНовский флаг.
Приштина, особенно старая часть - это очень узкие улочки. Когда ты по ним едешь, то чиркаешь зеркалами бокового вида по стенам домов.
На одной из улочек нас остановили возбужденные местные жители. Никто из них не говорит по-английски, мы не говорим по-албански, переводчиков нет. Размахивая руками, нас куда-то зовут.
Идем. Видим одноэтажный домик- киоск, с вывеской «видео игры». Окна забраны жалюзями, на одном из окон жалюзи сломаны, стекло на входной двери разбито. Перед зданием группа подростков и опрокинутое инвалидное кресло на колесах.
Заходим внутрь. Картина Репина, блин. Вдоль стен игровые автоматы, в центре помещения бильярдный стол. Под столом, на полу, на спине лежит молодой албанец с ножом в руках и со зверским выражением на лице тычет этим ножом в стол снизу. На столе, эдаким петушком, сидит другой албанец, на пару лет постарше, измазанный в крови и сжимает в руках сломанный кий. При виде нас сидящий на столе начинает громко верещать, а тот, что под столом, переворачивается на живот и очень резво начинает ползти к нам, рыча и трагикомично размахивая ножом.
Опускаю ненужные детали.
Реконструкция события: психически больной полупарализованный парень на инвалидном кресле повадился ездить в этот клуб играть в видео игры. Но у него кончились деньги. Потом мы посетили его семью. Ужасающая, оглушающая и шокирующая нищета. Я первый раз в жизни увидел земляные полы.
Итак, в один прекрасный день его не пустили внутрь клуба. Бедный инвалид провел два дня, сидя в четырех стенах на этом самом земляном полу. За это время в его больной голове что-то перемкнуло и, вооруженный ножом, он отправился восстанавливать свои попранные права.
Подъехав к клубу, он спешился. Попросту говоря, он сполз с кресла и по-пластунски попытался проникнуть внутрь. Дверь ему не открыли. Решительный подросток разбил стекло на входной двери и, подтянувшись на руках, через образовавшееся отверстие проник внутрь. Его попытались выставить, но он стал возражать.
Он стал возражать очень активно, подкрепляя свои намерения ножом. В ходе неравной битвы, он умудрился сломать жалюзи на одном из окон и обратить в бегство всех присутствующих.
Закрепляя победу, бедный инвалид вонзил нож в задницу владельца гнезда азарта. Мальчик вонзил бы ему нож и в другое место, но просто не смог дотянуться. На этом этапе развития событий на месте происшествия появился я с фиджийским капралом.
Мальчика обезоружили и досмотрели. При досмотре, помимо ножа английского спецназа, у него была изъята антенна от переносной радиостанции Моторола и... удостоверение сотрудника ЦРУ. Всё честь по чести, с фотографией и печатью. Естественно, фальшивое. У нас подобные удостоверения в метро продаются, на все вкусы. Можно купить удостоверение секс инструктора, например.
А пока надо решать, что с ним делать. Куда его девать-то? Он не может объяснить, где живет. Только мычит и пускает слюни пузырями.
Я же уже говорил, в городе хаос. Больница есть, но она пустая, весь персонал ушел в Большую Сербию вместе с армией. Я понимаю, что своими силами не смогу решить проблему. Решаю связаться с центральной дежуркой. Пусть они беднягу пристраивают, может даже в военный госпиталь какой-нибудь, у них есть такая возможность.
А еще я решаю немного пошутить. И взбодрить наших американских друзей. Уж не осуждайте меня за это. И происходит следующий диалог:
- Приштина-контроль, это патруль Альфа-25, прием.
- Приштина-контроль слушает.
- У нас вооруженное нападение на видео клуб, координаты такие-то. Есть раненый, нами ему оказана первая помощь. Подозреваемый задержан, оружие изъято. Помимо оружия у подозреваемого изъяты части устройства радиосвязи (это та самая антенна, но я не вдаюсь в детали) и удостоверение сотрудника ЦРУ.
- Альфа-25, вас не поняли, повторите, чье удостоверение изъято?!
- Приштина-контроль, повторяю: у подозреваемого изъято удостоверение сотрудника ЦРУ.
- Альфа-25, я правильно вас понял: у подозреваемого было удостоверение сотрудника ЦРУ?!
- Приштина-контроль, я подтверждаю это. У подозреваемого изъято удостоверение сотрудника ЦРУ. Произношу по буквам: Ц-Р-У.
Приштина-контроль замолкает. От неожиданности и необычности ситуации связиста-американца заклинило, и он даже забывает отпустить тангенту - я слышу в эфире его сопение. Его слышат все, как и весь наш предыдущий диалог. Молчание затягивается, америкос все никак не может переварить услышанное и отреагировать.
Наверное, он был один такой тупой, другие соображали быстрее. Внезапно, в разных частях Приштины включаются десятки сирен. Я понимаю, что все хитрые парни, слышавшие в открытом эфире наш разговор, бросаются на помощь своему. Вызволять, так сказать, своего коллегу, агента ЦРУ, провалившего операцию и попавшего в руки к коварным русским.
Пока звуки сирен приближаются к нам, наконец оживает Приштина-контроль.
- Альфа-25, это Приштина контроль. Вы уверены, что задержанный является сотрудником ЦРУ?
- Ответ отрицательный, такой уверенности у меня нет.
- Но у него при себе есть удостоверение, я правильно вас понял?
- Подтверждаю, задержанный имеет при себе удостоверение ЦРУ.
- Альфа-25, это настоящее удостоверение?
- Я затрудняюсь ответить утвердительно. Я никогда не видел удостоверений ЦРУ и не знаю, как они выглядят.
- Альфа-25, вы сказали, что у него изъято оружие. Что это за оружие?
- У подозреваемого изъят нож. Такой большой десантный нож.
- Только нож? Другого оружия не было?
- Подтверждаю, только нож, другого оружия не было.
- Подозреваемый в наручниках?
- Подтверждаю, подозреваемый в наручниках.
- Альфа-25, он оказал сопротивление?
- Подтверждаю, подозреваемый оказал вооруженное сопротивление.
- Альфа-25, был ли причинен физический вред полицейским ООН во время задержания? У вас есть раненые?
- Ответ отрицательный, раненых среди полицейских нет.
- Альфа-25, подозреваемый ранен?
- Ответ отрицательный, подозреваемый не ранен.
- Альфа-25, вы не могли бы дать ему поговорить с нами по рации?
- Ответ отрицательный, он не может говорить.
- Что с ним?! Почему он не может говорить?!
- Приштина-контроль, у нас в составе патруля нет доктора, и мы не знаем, почему он не может говорить. Визуально: у него идет пена изо рта и он мычит.
- Что?! Мычит?!
- Подтверждаю, мычит (Я бы еще добавил «и вылупляет глаза», но я тогда не настолько хорошо владел английским).
Я на всякий случай отхожу в сторону, вынимаю патрульный блокнот, ручку и жду развития событий с совершенно серьезным лицом.
Наконец, с воем сирен начинают подлетать машины, хлопают дверцы, к нашей Тойоте с разных сторон бегут встревоженные америкосы. Некоторые с пистолетами в руках.
Подбегают, смотрят внутрь. А внутри фиджиец и несчастный инвалид, весь в слюнях.
Америкосы оглядываются. Видят меня, я невозмутимо переписываю номера их машин. Мне это нафиг не надо, так, по-приколу.
- А где сотрудник ЦРУ?
- Он на заднем сиденье.
- Вот это - сотрудник ЦРУ?!
- Да, у него при себе мы обнаружили удостоверение сотрудника ЦРУ.
- Покажите его!
- А вы кто такие?
- Мы полицейские ООН!
- Вы не с нашей станции, это не ваша зона ответственности. Отойдите от машины и представьтесь. Покажите мне ваши удостоверения, я перепишу ваши имена для рапорта.
Один из америкосов садится на бордюр и начинает ржать. Его правая рука с пистолетом лежит на коленке, и пистолет трясется в такт смеху, второй рукой он вытирает слезы. Если бы он был индейцем, соплеменники могли бы дать ему имя «Быстросоображающий олень» или что-то в этом роде.
Остальные молча стоят полукругом передо мной и на их напряженных лицах читается упорная работа мысли. Я стою с блокнотом, жду.
Они переглядываются, вопросительно смотрят на ржущего, а тот просто ржет и всё. Наконец, самый активный ругается матом, с чувством плюёт себе под ноги и идет к машине. Садясь, он громко, со злостью хлопает дверью.
Понятно, обидно чувствовать себя идиотом. А главное, предъявить нечего. Я ни слова не соврал. И нападение было, и оружие, и удостоверение сотрудника ЦРУ было.
Остальные тоже рассаживаются по машинам, разъезжаются. Остается только сидящий на бордюре. Он засовывает пистолет в кабуру, закуривает, долго смотрит на меня, подходит.
- Как ты смотришь на то, чтобы после смены выпить по паре пива?
- К сожалению, я не смогу. Как-нибудь в другой раз. В какой-нибудь другой жизни.
Он понимающе улыбается, делает последнюю затяжку и, как-то почти по-русски, щелчком, далеко в сторону отбрасывает бычок. Я тоже улыбаюсь. Мы расходимся по своим машинам.
---------- Добавлено в 17:52 ---------- Предыдущее сообщение было написано в 17:50 ----------
Ташкент, 85 год. Распахнулись створки транспортного Ил-76 и, цокая подковками сапог по дюралю рампы, прошагал на бетонку аэродрома Тузель дембель Димон, гвардии сержант Замятин. Медаль «За отвагу» на парадке, дипломат с немудреными подарками домашним, да дембельским альбомом, голубой берет, пыльный загар – первый парень на деревне, кумир мальчишек. Из-под берета – холеный чуб с седой прядью – тоже знак, не хуже медали или нашивки за ранение.
Маманя, как глянула на этот седой чуб, так и затряслась в беззвучном плаче. А Димон нежно поглаживал маманю по вздрагивающей спине и успокаивающе гудел: «Ну чо ты, мам… Ну не надо, вот же он я – живой, здоровый…».
Вечером, у сельского клуба, Димон являл собой живую иллюстрацию из бессмертного Теркина: «…И дымил бы папиросой, угощал бы всех вокруг, и на всякие вопросы отвечал бы я не вдруг». Дымил Димон не «Казбеком», а болгарскими «БТ» - делайте поправку на современность. А в остальном – почти все, как у Твардовского. «…Как мол, что? Бывало всяко. Страшно все же? Как когда. Много раз ходил в атаку? Да, случалось иногда…». На вопрос о поседевшем чубе хмурился и сдержанно цедил: «Так… Было одно дело…». И аудитория почтительно вздыхала, не смея будоражить незажившие раны.
А дело было так. После учебки послали Димона в Афган, в Джелалабадскую десантно-штурмовую бригаду. Пол-года бегал по горам с рацией за плечами, хлебнул вдосталь и пекла, и мороза. От пули ангел-хранитель его уберег, а вот от желтухи – не смог. Что вы хотите – афганский гепатит и войска Македонского тут валил, и англичан, а мы что – особенные?
Из госпиталя Димон вернулся отощавший и полупрозрачный: выздоравливающих больных активно пользовали трудотерапией, благо работы в госпитале всегда хватало, тех же траншей: копать – не перекопать. Комбат глянул на доходягу – и отправил его на пост ретрансляции. Вроде как на реабилитацию – куда на него такого сейчас рацию навьючивать – самого таскать впору. А на посту – отожрется, на человека похож станет, там и поглядим.
Пост ретрансляции находился на горе, у подножья которой дислоцировалась бригада. Топал до поста Димон пол-дня – по узкой тропинке, вьющейся серпантином вдоль скалистой стены. Сто раз садился передохнуть, судорожно глотая разреженный воздух и отчетливо понимая, что ни до какого поста он не доберется, а сука-комбат послал его туда, чтобы избавиться от задохлика. А когда, наконец, добрался – понял, что попал в самый настоящий солдатский рай.
Команда поста – семь человек во главе с сержантом-сибиряком Лёхой Кедровым, основательным хозяйственным мужиком. Дисциплину поддерживал, но руки не распускал и другим не позволял. Жратва – от пуза, готовили сами – точнее, готовил всегда узбек Равшан Мирзоев, остальные чистили картошку, да мыли посуду по очереди. Построений нет, строем никто не ходит, отдежурил на станции или на охранении – и хоть спи, хоть в небо плюй. Стряпал Равшан талантливо, умудряясь из стандартного солдатского рациона создать любые деликатесы, а к праздникам рачительный Леха еще и втихаря бражку заготавливал – хоть по чуть-чуть, а все как у людей быть должно. Продукты им раз в неделю доставлял старшина на ишачке Ваське, а больше они начальства и не видели.
Что еще надо для счастья солдату? Разве что маленько сердечного тепла, да душевной приязни – и всем этим с лихвой одаривал их общий любимец – кудлатый пес Паджак, живший на посту. Любил он всех солдат без исключения и от щедрот душевных постоянно прятал солдатам под подушки мослы, оставшиеся от обеда. Бойцы за это Паджака поругивали, но не всерьез – понимали, что пес угодить хотел. И служил Паджак не за страх, а за совесть – и по этой причине постовые в охранении зачастую беззастенчиво дрыхли – знали, что чужого Паджак на версту не подпустит. А когда Саньке Башилову пришло письмо от невесты – ну, вы понимаете, какое… Так Паджак подошел к закаменевшему Саньке, башку ему на колени положил и просидел так с ним весь вечер, ни на шаг не отходил. И Саньку никуда не пускал – чуть тот двинется – Паджак его – лапой: сиди. Наконец Санька взмолился: «Да я поссать, честно!». И то – Паджак его туда-сюда проводил и под кроватью у него всю ночь провел. Понятно, был пес для солдат лучшим другом, и был на той горе не только солдатский рай, но и собачий.
А отбомбиться ходили бойцы на край скалы – нормальный сортир в камне не выдолбишь. Пристраивались на узкой тропинке в полуприседе, отклячив зады в сторону пропасти, да и бомбили помаленьку, держась за вбитый в скальную трещину альпинистский карабин со шлямбурным крюком, чтоб не свалиться. Ничо, привыкли, хоть и поначалу жутковато было слышать, как ночной ветер в скалах завывает. Сержант Лёха требовал, чтоб гадить ходили по двое: один бомбит, второй – на стреме, мало ли что…
И вот сменился раз ночью Димон с охранения, да и решил перед законным отдыхом отбомбиться. А кого на подстраховку позовешь? Санька – на смене у станции, отходить нельзя, Гоги – в охранении. Будить кого-то? Ну, вы понимаете. Сунул Димон автомат в пирамиду, да и пошел самостоятельно – фигня, Бог не выдаст, свинья не съест. Пристроился привычно над пропастью, держась за карабин – пошел процесс. А ветер ледяной дует так, словно звезды с неба сдуть хочет. И голосит в скалах, как ведьма в родах, и окрестные шакалы ему отзываются…
И вскочили в койках бойцы, как подброшенные, разбуженные кошмарным воплем Димона. Не просто страх был в этом вопле – ужас леденящий, тоска смертная. Похватали автоматы, ломанулись наружу как были – в трусах, босиком. А навстречу им – Паджак опрометью метнулся, с поджатым хвостом – юркнул в дом и под койку забился. А за ним следом – Димон. С перекошенной мордой, с булыганом в лапе и со спущенными штанами. И орет, не унимаясь:
– Сука, сука, сука!!! Убью, б...-а-а!!!
Оказалось, умница Паджак решил на всякий случай Димона подстраховать – привык, что солдаты туда по двое ходят, ну и решил проявить инициативу. И пошел за ним следом, бесшумно ступая по каменистой тропинке. И сидел рядом в темноте, охраняя Димона ото всяких напастей, ничем не обнаруживая своего присутствия. А в самый ответственный момент решил ободрить Димона – мол, не бойся, друг – я с тобой. И – нежно лизнул Димона в лунную жопу!
Утром, бреясь у осколка зеркала, Димон заметил, что казацкий чуб его побелел. В известке, что ли, измазал? Димон поворошил чуб мокрой ладонью. Известка не стряхивалась..
